БРЕСТСКАЯ КРЕПОСТЬ

БРЕСТСКАЯ КРЕПОСТЬ
- Я - РУССКИЙ СОЛДАТ...

У входа в подвал стоял невероятно худой, уже не имеющий возраста человек.
Он был без шапки, длинные седые волосы касались плеч. Кирпичная пыль въелась в перетянутый ремнём
ватник, сквозь дыры на брюках виднелись голые, распухшие, покрытые давно засохшей кровью колени. Из разбитых, с отвалившимися головками сапог торчали чудовищно раздутые
чёрные отмороженные пальцы. Он стоял, строго выпрямившись, высоко вскинув голову, и , не отрываясь, смотрел на солнце ослепшими глазами. И из этих немигающих пристальных глаз неудержимо текли слёзы.
И все молчали. Молчали солдаты и офицеры, молчал генерал. Молчали бросившие работу женщины вдалеке, и охрана их тоже молчала, и все смотрели сейчас на эту фигуру, строгую и неподвижную, как памятник. Потом генерал что-то негромко сказал.
- Назовите ваше звание и фамилию,- перевёл Свицкий.
— Я — русский солдат.
Голос прозвучал хрипло и громко, куда громче, чем требовалось: этот человек долго прожил в
молчании и уже плохо управлял своим голосом. Свицкий перевёл ответ, и генерал снова что-то спросил.
— Господин генерал настоятельно просит вас сообщить своё звание и фамилию...
Голос Свицкого задрожал, сорвался на всхлип, и он заплакал и плакал, уже не переставая, дрожащими руками размазывая слёзы по впалым щекам.
Неизвестный вдруг медленно повернул голову, и в генерала упёрся его немигающий взгляд. И густая борода чуть дрогнула, в странной торжествующей насмешке:
— Что, генерал, теперь вы знаете, сколько шагов в русской версте?

Это были последние его слова. Свицкий переводил ещё какие-то генеральские вопросы,
но неизвестный молчал, по-прежнему глядя на солнце, которого не видел.
Подъехала санитарная машина, из неё поспешно выскочили врач и два санитара с носилками.
Генерал кивнул, врач и санитары бросились к неизвестному. Санитары раскинули носилки, а врач что-то сказал, но неизвестный молча отстранил его и пошёл к машине.
Он шёл строго и прямо, ничего не видя, но точно ориентируясь по звуку работавшего мотора. И все стояли на своих местах, и он шёл один, с трудом переставляя распухшие, обмороженные ноги.
И вдруг немецкий лейтенант звонко и напряжённо, как на параде, выкрикнул команду, и солдаты, щёлкнув каблуками, чётко вскинули оружие «на караул». И немецкий генерал, чуть помедлив, поднёс руку к фуражке.
А он, качаясь, медленно шёл сквозь строй врагов, отдававших ему сейчас высшие воинские почести.
Но он не видел этих почестей, а если бы и видел, ему было бы уже всё равно.

Он был выше всех мыслимых почестей, выше славы, выше жизни и выше смерти...

Затем, красноармейский офицер вынул из кобуры пистолет и выстрелил себе в висок. Вздох прошел по плацу. Мы стояли, пораженные увиденным, пораженные мужеством этого человека.
Когда проверили документы — партийный и военный билеты, — узнали, что он уроженец ЧИАССР, старший лейтенант пограничных войск. Фамилию его я запомнил – Барханоев.
Нам приказали похоронить его с подобающими воинскими почестями. Он был погребен под оружейный салют. Не знаю, кто он по вероисповеданию, но мы поставили на его могиле столбик».

История Второй Мировой войны не знает второго подобного случая, когда фашисты с воинскими почестями хоронили своих врагов.
Установлены анкетные данные последнего защитника Брестской крепости — Барханоев Умат-Гирей Артаганович.

Он смотрит на нас из вечности . Немецкое фото "Непокоренный". Один из последних защитников Брестской Крепости.
/инет/