В отличие от серванта Буфет пах не праздником, а бытом, буднями, ежедневьем.
Был старый, тяжёлый, и вид имел такой, словно сейчас, кряхтя, присядет на пол отдохнуть. Но его тёплый, сливочный цвет освещал нашу маленькую кухню. И мне к Буфету хотелось прикасаться. Водить пальцем по его шершавой поверхности. Если закрыть глаза, то под рукой разбегались прожилки-тропинки, а как откроешь – можешь рассмотреть спрятанные под белой краской птичьи перья и круги на воде.
Чтобы проникнуть в душу Буфета, нужно было определить палец в ямку-озерцо и протащить вбок стекло, похожее на морозное окно. За ним жили разномастные чашки и блюдца, мелкие розетки для варенья, селёдочницы, совсем простые салатницы – чином ниже праздничных, из серванта. Добряк-Буфет не отказывал в приюте никому.
А ещё (и это самое важное!) там обитали разного вида печеньица, прямоугольники вафель и ещё что-нибудь домашнее, свежеиспечённое, манящее сливочно-ванильным запахом, сладким, рассыпчатым.
В канавках, по которым паромом прибывало-отбывало узорное стекло, скапливались крошки. Множество золотистых и коричневых сдобных крошек, жмущихся друг к дружке, собирающихся так быстро, словно там был какой-то хлебный магнит, и вот они уже – вязкая дорога осенней листвы, и движение замедляется, а порой и застревает. Пора вычищать.
Буфет хранил следы утренней жизни – засохшие капельки кофе и варенья, отпечатки пальцев на матовом стекле, хранил звуки звякающих чашек и передвигающихся тарелок, перешёптывания целлофановых пакетов со сладостями.
С Буфета начинался осознаваемый день. И он, как мог, скрашивал утреннюю тоску – вытаскивать себя из мягкой кровати, а потом из сонного ещё дома, и куда-то встраивать – в садик ли, в школу. Смягчал сопротивление. Подбадривал, предлагал печеньки, пахнущее летом варенье – к скучным сырникам, вздыхал вместе со мной, обещал ждать моего возвращения.
«Ну ладно, – уже бодрее говорила я ему, – Пойду!» И косилась на тёмное ещё окно, за которым что-то шелестело или накрапывало, и пока ещё не было никакой утренней радости. Буфет молчал, но одобрял. И снова погружался в сон. И я ему немного завидовала – осенью и зимой, и никогда – летом.
Летом на буфетовом боку подрагивала тень от клёнов. Казалось, что кто-то взмахивает большим кружевным веером. И из его нутра вылетали не только запахи, но и осы. Они, должно быть, залетали к нему рассказать о лете. О цветущих лужайках, о вишнях в садах, о спешащих куда-то ливнях, пахнущих яблоками. Но лучше всех о лете мог поведать шмель. Потому-то и заплывал по разморенному воздуху так важно и гостил так долго. Разобрать было нельзя ничего, одно лишь «жу-жу-жу», но Буфет понимал. И после ухода шмеля ещё сильнее пах вареньем, солнечно весь светился, смягчал внутри себя все звуки, словно говорил: «Тише, давайте послушаем лето…»
И мы слушали лето, аккуратно доставали чашки, лакомились вареньем из пузатых банок, искали в буфетных недрах уснувших бабочек и что-то затерявшееся, вкусненькое. Буфет был и скатертью-самобранкой, и тайной, добрым другом и хранителем всех ускользающих дней. Таких объемных и спелых, таких бесконечных дней детства.
Юлия Прозорова "Вещи и смыслы"
Художник Нино Чакветадзе
Поделитесь записью с друзьями
Посмотреть ещё 5 фотографий
Художник Вячеслав Хабиров
#искусство@yakor.blog
#искусство@yakor.blog
Посмотреть ещё 9 фотографий
Декор пирогов
Посмотреть ещё 5 фотографий
© 2008‒2024 Социально‐развлекательная сеть «Фотострана». Пользователей: 25 912 497 человек
Следующая запись: Всё будет хорошо! - 19 февраля 2023 в 08:01
Лучшие публикации